Предисловие редакции http://www.cbio.ru/ :
Пока верстался номер «Известий», дело столичных врачей, обвиняемых в незаконной трансплантации органов, было ненадолго отложено:

МОСКВА, 19 июня. /Корр. ИТАР-ТАСС Надежда Гайсенок/. Мосгорсуд приостановил на неопределенный срок судебное дело четырех столичных врачей, обвиняемых в незаконной трансплантации органов. Как сообщил ИТАР-ТАСС адвокат одной из обвиняемых Евгений Мартыров, «судебный процесс приостановлен в связи с тем, что моя подзащитная Баирма Шагдурова находится в положении и ее поместили в больницу на сохранение. Когда она выздоровеет, судебный процесс продолжится».

Суть дела от этой отсрочки не меняется…
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

«Дело врачей-трансплантологов»: акт третий

В понедельник в Московском городском суде начинается очередной, третий процесс по «делу врачей-трансплантологов», которое уже четвертый год привлекает внимание всей страны. Два предыдущих процесса закончились оправдательными приговорами, которые затем были отменены Верховным судом РФ. Какие основания были для этого? Действительно ли судьи городского суда не разобрались в деле? Что будет на третьем процессе? Эти вопросы по-прежнему волнуют многих.

«Известия» попытались проанализировать неизвестные подробности одного из самых резонансных уголовных дел последних лет.

Обвинить нельзя оправдать

«Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире!» Подхалимская реплика Труса в исполнении великого Георгия Вицина стала крылатой именно потому, что не соответствовала действительности. Советский суд был суров, готическая тень прокурора Вышинского с его чеканной формулой «Признание – царица доказательств» висела над ним как грозовая туча. Оправдательные приговоры появились в нашей судебной практике в последние годы. Многие юристы связывают это обстоятельство с понижением профессионального уровня работы прокуратуры из-за оттока квалифицированных кадров, с введением суда присяжных, которым сложно понять тонкую юридическую терминологию.

Но «дело врачей» уникально даже для современной России. Дважды квалифицированный состав суда оправдывал их, несмотря на большие усилия прокуратуры, подкрепленные мощной досудебной информационной атакой в СМИ. Врачей заранее назвали преступниками, «убийцами в белых халатах». Общество настраивались на то, что дело абсолютно ясное, что в суде оно будет рассматриваться быстро, жестко, без сантиментов.

Скрупулезность судей первого состава (Владимир Усов, Лариса Водопьянова, Людмила Амплеева), их внимание к мельчайшим деталям, готовность выслушивать десятки свидетелей, экспертов, вникать в чисто медицинские вопросы, в том числе и спорные, нерешенные, удивили не только журналистов, но и самих подсудимых и многочисленных свидетелей и экспертов. Оправдательный приговор стал вполне логичным завершением этой четкой профессиональной работы. Его отмена Верховным судом огорчила, но не вызвала шока – возможно, более квалифицированные юристы нашли в работе судей какие-то мелкие изъяны, непонятные нам, юридически неискушенным гражданам.

Второй состав суда (Андрей Зубарев, Ольга Сергачева, Нина Кузнецова) оказался еще более дотошным, въедливым. Подсудимые и публика, присутствовавшая на заседаниях, подчас даже сетовали: ну что в который раз задавать одни и те же вопросы, возвращаться вновь и вновь к мельчайшим частностям, выслушивать явно не относящиеся к делу показания! Из суммы множества фактов, экспертиз, показаний вновь получалось: вина подсудимых не доказана, пациент, в убийстве которого их обвинили, умер от несовместимой с жизнью черепно-мозговой травмы, спасти его было невозможно, но можно было забрать почки, которые спасли бы жизнь другим бедолагам...

Повторная отмена оправдательного приговора Верховным судом РФ вызвала настоящий шок. В кассационном определении судебная коллегия под председательством судьи Василия Кочина вновь повторила все те же аргументы стороны обвинения, которые уже дважды были рассмотрены и опровергнуты судом городским. Приведем лишь несколько примеров.

Скорее жив или скорее мертв?

Ключевым был вопрос о том, жив ли был пациент Орехов или он был мертв к моменту, когда бригада врачей из Московского координационного центра органного донорства (МКЦОД) начала готовить его к изъятию почек.

Медицинские документы, которые были приобщены к делу, показания многих врачей, осматривавших его в больнице № 20, утверждали: был мертв. Сторона обвинения настаивала, что был жив, и приводила показания врачей госпиталя МВД, которых прокурорские работники привезли с собой в нашумевший момент «захвата врачей с поличным». В качестве доказательства была приведена электрокардиограмма, на которой якобы были отмечены 14 секунд самостоятельного биения сердца у Орехова, когда его уже готовили к изъятию почек. Этому эпизоду на судах уделялось особенно много времени и внимания.

Один авторитетный эксперт заявил суду, что только лишь по ЭКГ, тем более с таким коротким интервалом времени, нельзя утверждать, что человек жив. Еще двое заключили, что отдельные сердечные сокращения были скорее всего патологической электрической активностью умирающего сердца, а кровотока уже не было. Ярче всего факт смерти подтвердило то, что врачи госпиталя МВД в течение 40 минут пытались оживить Орехова, но так и не преуспели.

Вторым не менее важным вопросом, который поставил суд, был вопрос о том, правильным ли и достаточным ли было лечение пациента Орехова в больнице № 20. И вновь несколько экспертов заключили: лечение было правильным, но недостаточным. А недостаточным потому, что врачи-реаниматологи сделали все, что было в их силах, за исключением операции. Фактически Орехов умер бы уже в приемном отделении, если бы его не реанимировала одна из подсудимых, врач Людмила Правденко. Но операцию, которая единственная и могла помочь Орехову, он из-за низкого артериального давления не перенес бы, заключили несколько врачей-нейрохирургов.

Третьим важным вопросом было: те ли лекарства и зачем вводили врачи-трансплантологи в тело Орехова, когда готовили его к изъятию почек? Несколько лекарств действительно вводят в организм потенциального донора, чтобы сохранить жизнеспособность почек, – если они умрут, использовать их для пересадки будет невозможно. Для этого же поддерживают и искусственное дыхание – почки очень чувствительны к гипоксии, то есть нехватке кислорода. Какие именно препараты вводить перед изъятием органов и сколько – никакими документами не регламентируется. Поэтому врачи исходят из своего опыта и научных публикаций, в том числе и зарубежных, ведь во многих странах пересадка органов проводится массово, там и технологии отрабатываются раньше, чем у нас.

Но умиравшему Орехову никаких препаратов ввести просто не успели – трансплантологи не начинали свою работу, пока не удостоверились, что он скончался. Правда, и после этого начать им не дали – напомним, что в этот момент в операционную ворвались омоновцы и работники прокуратуры. Биохимическая экспертиза подтвердила, что в организме Орехова ни препаратов, подготовленных к введению и набранных в шприцы, ни продуктов их распада обнаружено не было.

Судьи и в первом, и во втором процессах очень подробно исследовали все эти и десятки других обвинений, выдвинутых прокуратурой, и дали им оценку. Тем не менее в кассационном определении Верховного суда РФ все они вновь были добросовестно переписаны из жалобы прокуроров.

Не встречалась, но испытываю неприязнь

На суде дали показания более трех десятков человек: врачи и средний медперсонал 20-й больницы, нынешние и бывшие врачи и медсестры МКЦОД, судебно-медицинские эксперты, врачи госпиталя МВД и т.п. Показания некоторых касались непосредственных участников и событий злосчастного дня 11 апреля 2003 года, другие рассказывали о порядке работы в МКЦОД, пересказывали разговоры с обвиняемыми или другими свидетелями, высказывали свои мнения и т.п.

Некоторые показания были курьезными. Так, одна из свидетельниц призналась, что испытывает неприязнь к подсудимой Лирцман, хотя никогда прежде ее не видела и по работе не сталкивалась. Другая пересказала, что подсудимый Петр Пятничук однажды «в нетрезвом состоянии признался мне, что за каждый забор органов получает 500 долларов». (Бывшие коллеги после этого невесело подтрунивали над бесквартирным Пятничуком: что ж ты, Петя, столько раз в центре на диване ночевал при таких-то деньжищах!) Третья рассказала, что иногда получала от своего больничного руководства 500 рублей премии «в конверте» и думала, что это за участие в операциях по изъятию органов, почему и была уверена, что органы «продают».

Отдельного внимания заслуживает тот факт, что среди медицинского персонала МКЦОД у прокурорских работников были добровольные (впрочем, степень добровольности так и осталась тайной) помощники. Одна медсестра в тот день носила на себе специальный микрофон, с которого велась запись всего, что происходило вокруг несчастного Орехова. Записи потом были представлены суду как доказательства. Однако нельзя было не заметить, что реплики, которые могли быть истолкованы как улики против подсудимых (что Орехов был еще жив, когда его начали готовить к операции по изъятию почек), произносила исключительно «носительница» микрофона.

Из приговора следует, что эти доказательства «не свидетельствовали о достоверности установления вины подсудимых». Но прокуратура в своей кассационной жалобе вновь напомнила о «следственном эксперименте» как о недооцененном судьями, а Верховный суд повторил в определении и этот аргумент.

Стрельба мимо цели

«Известия» подробно писали о ситуации, которая сложилась в Московском центре органного донорства в связи с назначением в 2002 году нового руководителя Марины Мининой (см. номер от 15 октября 2003 г.). Коллективом несколько лет руководил ее предшественник, талантливый организатор, но, увы, страдавший распространенным среди российских мужчин недугом. При нем коллективные выпивки стали почти нормой, учет и контроль становились все запущенней, что и заставило руководство департамента здравоохранения принять меры. Амбициозная, резкая Марина Минина начала наводить порядок, кому-то пришлось уйти, кто-то затаил обиду. В центре до сих пор уверены , что вся история, приведшая к суду, началась с письма одного из обиженных в прокуратуру, и даже имя называют. Но пуля просвистела мимо – ни строгая проверка документов центра, ни обыск в скромной комнате общежития, где до сих пор живет Минина, никакого «криминала» не дали. В число обвиняемых ее включить так и не сумели, хотя в заказных публикациях называли чуть ли не главным организатором «убийств ради изъятия органов».

Но вот телефонные переговоры Мининой с разными людьми, в том числе и с подсудимыми, тоже были предъявлены суду как доказательства «преступного сговора». В них главным образом идет речь о потенциальных донорах, о которых врачи больниц обязаны сообщать в МКЦОД. Профессиональный жаргон врачей («клиент готов», «есть для вас юноша 53 лет» и т.п.) обвинению представился неоспоримым доказательством преступных намерений.

Другие записи зафиксировали телефонные разговоры врачей и медсестер центра, Института трансплантологии, судмедэкспертов и т.п. Разговоры тоже в основном на профессиональном жаргоне, на котором общаются люди многих специальностей (не дай бог неискушенному человеку услышать, к примеру, некоторые реплики журналистов, милиционеров или, уж совсем грустно, – гробовщиков). Рискну предположить, что даже строгие прокуроры не всегда используют лишь литературные слова в своих профессиональных диспутах. Но прямой связи всех этих разговоров со смертью пациента Орехова суд не нашел. Тем не менее и эти записи вновь фигурируют в определении Верховного суда как недостаточно оцененные городскими судьями.

Читали ли в Верховном суде приговор?

Когда адвокаты подсудимых показали мне копию кассационного определения Верховного суда РФ и копию второго приговора Мосгорсуда по «делу врачей», мгновенно возник простой вопрос. Да читали ли в Верховном суде приговор, если уж не изучили внимательно все 23 тома уголовного дела и длиннейший протокол судебного заседания? Ведь в этих документах уже содержались все ответы на все вопросы, которыми верховные судьи мотивировали отмену второго оправдательного приговора. Может быть, неюристу просто невозможно понять, почему необходимо вновь и вновь отвечать на одни и те же вопросы?

Мы решили прямо спросить об этом председателя Верховного суда Вячеслава Лебедева. Ответа на свои вопросы ждали полтора месяца. «В соответствии с положениями Кодекса судейской этики судья не вправе делать публичные заявления, комментировать судебные решения, выступать в прессе по существу дел, находящихся в производстве суда, до вступления в законную силу принятых по ним постановлений», – наконец сообщил нам начальник отдела по взаимодействию со СМИ Верховного суда РФ Павел Одинцов.

В чем тайна отмененных приговоров?

Так что не удалось нам выяснить, чем именно руководствовались судьи Верховного суда, отменяя оправдательный приговор. Осталось анализировать документы.

Что, к примеру, означает последняя фраза кассационного определения: «В случае, если выдвинутое обвинение найдет подтверждение в суде, то юридическую оценку содеянному следует дать исходя из фактических обстоятельств дела, с учетом мнения стороны обвинения» (выделено мной. – Т.Б.)? Ведь судебный процесс у нас состязательный, в нем и рассматриваются позиции и доводы обеих сторон – и обвинения, и защиты. У человека стороннего может сложиться мнение, что судьям мягко советуют: приговор должен быть обвинительным, непонятливые вы наши. Но почему? Чего так упорно добивается высшая судебная инстанция страны? Показательного процесса над «врачами-убийцами»? Так вроде прошли те времена.

А может, предположили мы, дело не в инстанции, а в конкретных людях? Ведь и первый, и второй оправдательные приговоры отменил не весь Верховный суд, а тройка судей, которой и в первом, и во втором случае руководил один и тот же человек – Василий Кочин.

У судьи Василия Васильевича Кочина очень интересная биография. Как пишет вологодская газета «Красный Север», родился он в деревне Лидино неподалеку от Вологды. После восьми классов поступил в медицинское училище, закончил его в 1968 году, поработал фельдшером в Новленской участковой больнице, затем семь лет трудился в Вологде на станции «Скорой помощи». Там и стал студентом Всесоюзного заочного юридического института, что определило его новый жизненный путь – в юриспруденцию.

Психологически понятно и оправдано, что любые профессиональные навыки мы сохраняем на всю жизнь, продолжая считать себя безусловно компетентными в профессии, которой когда-то занимались. Даже если за последующие годы она ушла далеко вперед. А трансплантология – дело новое, в 60-70-е годы ее в стране просто не было. То, что судья Кочин далек от ее тонкостей, показали и его вопросы к подсудимым при рассмотрении кассации. Так, реаниматолога Людмилу Правденко он спросил, кому именно предназначались почки Орехова. Но этого не знают и не могут знать не только врачи в реанимации больницы, но даже и врачи Центра органного донорства – поиск подходящего реципиента в «листе ожидания» идет параллельно с изъятием почек, когда анализы определяют показатели иммунитета донора.

Процесс показал, что даже и очень опытные врачи и эксперты других специальностей довольно слабо ориентируются в трансплантологии. Еще меньше – и это тоже стало ясно на суде – понимают во врачебных вопросах представители среднего медперсонала. Собственно, лишь некоторые из них и говорили на суде о том, что почки «вырезают у живых людей». Ни один врач такого не сказал, они все же знают, насколько сложен и коллегиален порядок изъятия органов у донора. Захочешь совершить преступление, надо будет делать это на глазах у десятка-полутора человек. И тут надо либо всех брать в сообщники, либо ждать, кто первый тебя заложит.

Так, может, секрет этого уникального дела еще и в том, что сложно быть абсолютно объективным, когда помимо чисто юридических знаний поневоле «включаешь» в свою позицию и давний личный опыт? Жаль, что поговорить на эту тему с самим Василием Васильевичем Кочиным не удалось все по тем же этическим ограничениям для судей.

Впрочем, это всего лишь мнение, впечатления наблюдателя. Не исключено, что Верховный суд и впрямь видит в этом деле то, чего не увидели ни их коллеги из городского суда, ни адвокаты, ни тем более журналисты. Может быть, ответит на эти вопросы новый состав городского суда, который начнет все с начала. Ох, нелегко придется этим людям. Искать истину, когда тебе сверху уже подсказали «единственно верный путь», – это требует не только высокого профессионализма, но и настоящего мужества.

Адвокаты взывают к Конституции

Адвокаты врачей обратились в Конституционный суд РФ с жалобой. Суть ее в том, что из трех судей Верховного суда, рассматривавших кассационные представления прокуратуры, двое участвовали в его рассмотрении дважды.

– Подсудимые по Конституции имеют право на беспристрастный и справедливый суд. Но если судьи уже однажды высказали свое мнение по делу (т.е. отменили приговор), при следующем рассмотрении они не могут быть беспристрастны, поскольку внутренне связаны этим мнением. Позволяя судье (в данном случае – большинству состава коллегии) участвовать в повторном кассационном рассмотрении того же уголовного дела, УПК РФ тем самым фактически предопределяет его результат, – считает председатель президиума Московской коллегии адвокатов Юрий Костанов (он представляет интересы врача-трансплантолога Петра Пятничука).

– Мы просим суд проверить конституционность этой статьи, – сказал Костанов. – Ведь ситуация может повторяться до бесконечности. В УПК не установлены временные пределы в рассмотрении дел.

– Получается, что нормы УПК в этой части ограничивают прямое действие Конституции России, – добавил адвокат Станислав Терехов, представляющий интересы подсудимой Ирины Лирцман.

Прокуратура Москвы: ничего нового сказать не можемБьющееся сердце поменяло хозяина

«Известия» попросили прокомментировать «дело трансплантологов» Сергея Марченко, официального представителя прокуратуры Москвы.

– Мы ничего нового сказать не можем, – заявил «Известиям» Сергей Марченко. – Свою позицию обвинение уже неоднократно высказывало во время судебных заседаний, и ее освещали многие СМИ. Относительно решений Верховного суда, который дважды отменял оправдательный приговор по этому делу, могу вам сказать только одно: позицию вышестоящей инстанции необходимо уважать.

Бьющееся сердце поменяло хозяина

За две недели до третьего российского процесса по «делу врачей» их коллеги в Великобритании провели первую успешную пересадку бьющегося донорского сердца. Его изъяли у человека, получившего несовместимую с жизнью черепно-мозговую травму, и поместили в специальный контейнер, в котором оно продолжало биться.

Теплую кровь прокачивали через сердце специальные насосы. Прибор под названием Organ Care System создали ученые и инженеры американской компании Transmedics. Он позволяет сохранять живым любой человеческий орган: сердце в нем сокращается, почка продолжает вырабатывать мочу, печень – желчь и т.п. Система позволяет сохранять и транспортировать живые органы, наблюдать за ними, при необходимости исследовать ультразвуком и т.п.

Команда трансплантологов из Пэйпвортской больницы под руководством доктора Брюса Розенгарда успешно пересадила бьющееся сердце 58-летнему мужчине, который, как сообщают врачи, сейчас чувствует себя «исключительно хорошо». Известно, что чем дольше перерыв между изъятием донорского органа и его пересадкой реципиенту, тем выше риск отторжения и тяжелее реабилитация. Да, попались бы эти изобретатели и врачи серьезному прокурору...

Татьяна Батенева, «Известия», 19.06.2006