Бизнес на инновациях

Бизнес на инновациях

Суть инновационного бизнеса - из ничего создавать прибавочную стоимость за счет вложенных мозгов. Подробнее об этом в интервью с Хохловым Николаем Валерьевичем зам. Директора компании «ДКМ Венчурные проекты».

Николай Валерьевич, в последнее время стало все больше внимания уделяться развитию в РФ национальной инновационной системы. Каковы составляющие НИС? В чем ее специфика?

Национальная инновационная система включает в себя, во-первых, определенные государственные структуры, которые поддерживают НИС, во-вторых, коммерческие организации (скажем, венчурные фонды), которые поддерживают разработку проектов на ранних стадиях, собственно венчурные компании и, наконец, научные организации, которые дают самую начальную идею, которая в дальнейшем пробивается на рынок.

Инновационная деятельность у нас сосредоточена в Минпромнауки, там есть специальный инновационный департамент. Насколько активно он поддерживает инновационный бизнес? Должен сказать, что недостаточно, хотя многое зависит от ресурсов, которые имеются в его распоряжении. Существует ряд актов, законов, в частности, проект Закона об инновационной деятельности, другие документы. Но там законодательно не прописано никаких льгот и никакой весомой материальной поддержки инвестиционного бизнеса.

Что касается фондов, которые могли бы его поддержать, то их можно пересчитать по пальцам. Существуют также периодические конкурсы, которые объявляются в рамках того же Минпромнауки. Но конкурсная поддержка новых технологий, государственная поддержка инвестиционных разработок развиты слабо. Конечно, государственные фонды, которые могут поддержать инвестиционный бизнес, существуют. Это, прежде всего, Российский фонд технологического развития, Фонд содействия малым предприятиям. Недавно был совместный конкурс инновационных разработок Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) и Фонда содействия малым предприятиям. К данной системе можно также отнести еще пару международных фондов, например МНТЦ. Тем не менее, по сравнению с развитыми странами Запада, этого катастрофически мало.

Что касается коммерческих венчурных фондов и компаний, то их тоже очень мало по сравнению с Западом, где их количество в отдельной стране может исчисляться тысячами. У нас их десятки. Поэтому коммерческая поддержка инновационного бизнеса очень слаба. Существует еще сеть посредников, консультантов, представителей, которые вращаются в венчурном бизнесе. Однако, в целом, именно слабый уровень развития данной инфраструктуры является причиной, почему отечественная инновационная система развита так слабо.

Какие технологические направления инновационной деятельности Вы могли бы назвать приоритетными?

Если подходить к этому с научной точки зрения, то в мире есть 4 или 5 основных направлений, на которых сосредоточены основные венчурные капиталы. Это информационные технологии и телекоммуникации, биотехнологии, новые материалы, медицина и фармацевтика.

Что касается России, то здесь существуют отклонения от этой тенденции, поскольку приходится выбирать из того, что есть. А то, что есть, во многом относится к предыдущим технологическим укладам. Таких укладов выделяется пять, и те мировые направления, которые я назвал, относятся, грубо говоря, к пятому или четвертому укладу. У нас же превалируют, в основном, разработки из предыдущего уклада, связанные с машинами, механизмами, механикой и микромеханикой и т.д.

Кроме того, очень большой сектор разработок относится к инструментарию: контрольно-измерительные приборы, датчики, диагностика и т.д. На мой взгляд, то, что в России осталось из научных разработок, которые действительно обладают коммерческим потенциалом, отличается от западного не в нашу пользу. Поэтому, чтобы ситуацию переломить, нужно усилить первоначальный этап, то есть тот источник, откуда приходят идеи.

Идеи приходят из науки, а она финансируется слабо. Соответственно, новые направления развиваются с трудом. Хороших идей остается все меньше и меньше. Практически мы сейчас сталкиваемся с такой ситуацией, когда финансирование есть, а хороших проектов нет. То есть, те проекты, которые декларируются, которые на слуху и которые направляются на те же самые конкурсы Минпромнауки, Фонда малых предприятий - неактуальны, среди них очень мало «прорывных». Проектов, которые откроют рынок в сотни миллионов долларов, которые дадут начало новым направлениям в бизнесе –практически нет.

А если ориентироваться на то, что есть – насколько выгодно вкладываться в те направления предыдущего уклада, о которых Вы говорили?

Выгодно вкладывать в «прорывные» направления, а их мало. А то, что есть, не очень привлекательно для инвесторов. Вообще, венчурный бизнес сам по себе выгоден, несмотря на то, что он рисковый, если венчурный инвестор правильно строит свой портфель. То есть он включает туда проекты из разных областей, и тогда, допустим, пять проектов не «выстрелят», а шестой «выстрелит» и покроет убытки по всем остальным.

Но ситуация с формированием такого портфеля у нас затруднительна в силу того, что нельзя набрать много всего хорошего в разных направлениях. Соответственно, это повышает риски. Ведь в чем особенность венчурного бизнеса? В том, что он ближе к искусству, чем к науке, его труднее прогнозировать.

Вы говорили, что прорывные идеи приходят из науки. Значит, все упирается в ее финансирование?

Я абсолютно с этим согласен. Существует модель венчурного бизнеса, которая показывает, что из большого количества идей отбираются лишь некоторые, которые доходят до стадии лабораторного образца или прототипа, затем еще раз происходит отбор, количество разработок опять уменьшается раз в десять. Затем, отбираются проекты, которые имеют коммерческий потенциал, из них снова отбираются те, которые действительно получают финансирование, причем из уже запущенных проектов только единицы доходят до рынка и становятся успешными и высокоприбыльными.

Поэтому начальный козырь инновационной системы - это идеи. Они, естественно, приходят из фундаментальной науки. Если ее не финансировать, притока идей не будет, не из чего будет выбирать на самом начальном этапе. Придется финансировать то, что есть, то, что уже сделано. Когда-то, в советскую эпоху был сделан ряд открытий. Они до сих пор болтаются на уровне прототипов, лабораторных образцов, устаревают… Словом, если нового притока идей не будет, то не будет и инновационной системы как таковой.

А кто должен поддерживать фундаментальную науку?

Никто, кроме государства, ее поддерживать не будет. Бизнес наш российский начинает финансирование инноваций с момента, когда создан лабораторный образец, прототип. А до этого момента кто-то должен финансировать разработки - государство, государственные фонды и так далее.

Естественно, должен быть максимум льгот, юридических послаблений на всех этапах процесса, должны быть льготы научным организациям, которые получают какие-то гранты. Эти гранты, естественно, не должны облагаться никакими налогами. Сейчас они, конечно, частично освобождены от налогов, но не полностью. Например, есть требования, чтобы значительная часть грантов уходила на выплату зарплаты. А от фонда зарплаты 40% отчислений идут в социальные фонды – так деньги и съедаются...

Еще один важный момент - это максимум послаблений малым инновационным предприятиям, которые в этом бизнесе крутятся из последних сил. Если говорить о венчурных фондах, то каким образом здесь государство может помочь? Думаю, что достаточно будет поддержки разработок на самых начальных стадиях и обеспечения законодательных льгот во всех звеньях инновационного процесса.

Еще, естественно, важен такой момент, как государственные гарантии, сама стабильность экономической системы. Да и определенность в законодательной сфере тоже оказала бы инновационной системе значительную поддержку.

В инновационном процессе есть немаловажный, даже критический момент - он длителен. У нас максимальный горизонт инновационного проекта – 3 года. Это очень мало по западным меркам. Почему 3 года? Да потому что за это время Бог знает, что может измениться. Никто не вкладывается на больший срок – боятся.

Допустим, в Штатах нормальной считается длительность проекта до 5 лет. Через 3-5 лет существования проекта, он выходит на коммерческую стадию. Для того чтобы снять эту неопределенность, связанную со сроками инвестирования, нужно каким-то образом дать инвесторам уверенность, что они могут все эти годы спокойно развиваться и ничего не бояться. Это стабильность экономической системы. Государство это должно обеспечивать, оно должно дать гарантию, что не будет менять законы, что не будет ни у кого ничего отбирать, оно не будет вдруг объявлять какие-то авралы, революционные изменения, и так далее. А дальше все само пойдет, как надо.

В связи с темой государственных гарантий, необходимо затронуть проблему интеллектуальной собственности.

Здесь многое изменилось в положительную сторону. В этом году вышел ряд законов, в котором государство провозгласило, что оно не будет претендовать на результаты разработок, которые сделаны за счет бюджетных средств, кроме определенных исключений. Исключениями являются те разработки, которые имеют оборонное значение, если они секретны. Тем не менее, государственные фонды очень сильно озабочены этой проблемой, тем, чтобы оставить определенные свои права на эти разработки, которые финансировались за счет госсредств, но только в том случае, если они в дальнейшем получат коммерческое продолжение, если в них будут вложены коммерческие средства, и они дойдут до рынка.

Здесь появляется новая, очень большая проблема. В разработку, которая дошла до рынка, вложено множество средств из разных источников. И все эти группы инвесторов имеют право и будут претендовать на результаты разработок. Тут очень велика юридическая проблема - как разделить интеллектуальную собственность на конечном этапе, и непонятно, как ее решать.

Вообще, существует мнение, что юридическая незащищенность автора научной разработки – одна из причин утечки мозгов из России на Запад. Поможет ли решение законодательных проблем их удержать? Что еще нужно сделать, чтобы ученые оставались здесь?

Да, молодые ученые бегут за границу. Как их удержать? Я знаю несколько хороших примеров, когда вокруг какой-либо «прорывной» инновационной разработки, которая разрабатывается в России, формируется бизнес-структура. Таким образом, в ней удерживаются молодые кадры – те же студенты, которые подрабатывают во время учебы. Они получают приличные деньги. Чтобы оставить ученых, нужно, чтобы у нас образовывались такие инновационные бизнес-структуры. А на одном лишь бюджетном финансировании фундаментальных исследований их, конечно, не удержать.

А каковы источники финансирования подобных проектов? Есть точка зрения, что государство может поддерживать венчурные предприятия законодательно, юридически, путем снижения налогов и таможенных пошлин, однако денег у него мало, деньги должен вкладывать бизнес. Насколько российские бизнесмены к этому расположены?

Ситуация меняется очень быстро. Еще пару лет назад, по моему опыту общения с представителями крупных ФПГ, я не видел никакого реального результата, скорее даже, наоборот. Многие компании либо сразу же, либо через некоторое время закрывали направления, связанные с научными разработками. Почему? Потому что было выгодно, да и сейчас выгодно вкладывать в сырье, торговлю. Но ситуация постепенно меняется.

Во-первых, возрастает конкуренция в той же сфере торговли: приходят крупные западные компании, сети, с которыми нашим соперничать трудно. Во-вторых, на мой взгляд, сырьевой бизнес теряет свою рентабельность, лет через 10-15 в этой отрасли вообще будет сложная ситуация. В-третьих, мы постоянно убеждаемся на западном примере, что богатеют не на сырье, а на технологичном бизнесе.

Самый богатый человек в мире – Билл Гейтс. Сырьевой вариант развития – тупиковый. Чем больше будем добывать нефти, тем она будет обходиться дороже, потому что разработка месторождений будет стоить все больше и больше. Это тупиковый путь развития. Сейчас я вижу, что крупный бизнес гораздо активнее начинает вкладываться в венчурные разработки, хотя они для него на данный момент, безусловно, менее выгодны, чем сырье.

То есть, Вы согласны с утверждением, что экономика будущего – это экономика знаний?

Конечно. В высокотехнологичном производстве материальные ресурсы стоят копейки, а конечный продукт дорогой. За счет чего? За счет вложенных мозгов. В этом-то и суть инновационного бизнеса - из ничего создавать прибавочную стоимость.

А с мозгами в России проблем нет?

У нас много талантливых людей, и у нас большой интеллектуальный потенциал.

Как сделать, чтобы наши ученые работали не на США, а на себя и на Россию?

Если человек работает за границей, то, честно говоря, я не знаю, как сделать его работу выгодной для России. На мой взгляд, для России выгодно, если бизнес развивается на российских разработках. Или, если это зарубежные разработки, но они находят свое развитие, доходят до рынка в России. Такие случаи, когда технологии закупаются за рубежом и развиваются здесь, тоже бывают, пусть их и мало.

Или западные компании приходят сюда, приносят свои технологии, развивают здесь бизнес. По-любому, куда ни кинь, развитие России связано с технологиями. Будут у нас собственные технологии, или в Россию будет происходить приток технологий извне - будет бизнес. Люди, которые уезжают и работают где-то там, за бугром, могут приносить пользу России, только если будут работать в совместных проектах.

Выходит, в России все не так уж плохо?

Я работаю в этом бизнесе с 1998 года, пришел в него сразу после дефолта. Я чувствую, что проявляются положительные тенденции, причем со всех сторон: со стороны государства, в законодательном плане и в плане финансовой поддержки, очень многие инновационные компании начали хорошо развиваться. Уже существуют компании, которые просто работают по западным стандартам, имеют современные офисы, стратегию, внедряют свою систему качества. Да и крупный бизнес тоже стал обращать внимание на инновационную систему.

Вы упомянули 1998 г. Можно ли провести параллель между дефолтом и этими положительными сдвигами?

Да, между ними есть прямая связь. Потому что после дефолта выяснилось, что кроме финансовых спекуляций, есть еще и реальная экономика, которая и служит стимулом развития страны.

Источник : «Открытая экономика»