Не может быть экономически независимой страна, не имеющая собственной передовой науки.

Владимир Арутюнов

Среди многих знаковых изменений, отмеченных при переходе человечества в третье тысячелетие новой эры, наиболее важным является смена экономической модели ведущих стран от индустриальной на постиндустриальную.

В постиндустриальном обществе экономическая мощь и перспективы успешного конкурентного развития определяются уже не накопленными материальными ресурсами, а интеллектуальным и технологическим потенциалом, способностью создавать и воспринимать инновации во всех сферах экономики и социальных отношений.

В этих условиях наука в прямом смысле становится ведущей силой и социального и экономического развития общества, источником роста его благосостояния и залогом успешного развития. Соответственно, все ведущие страны мира, чтобы сохранить и упрочить свое положение, рассматривают организацию научной деятельности как предмет особого внимания и заботы государства.

На вертикалях и горизонталях

Формально российское руководство также демонстрирует понимание того, что мир вступил в постиндустриальный период. На всех вертикалях и горизонталях отечественной власти много и охотно говорят об инновациях, необходимости создания передовых наукоемких технологий, важности сохранения и приумножения человеческого капитала, создания венчурного бизнеса и современных технопарков и т.д. Но под эти разговоры отечественная наука, та самая сила, которая должна обеспечить «переход страны на инновационный путь развития» и ее процветание в 21 веке, неуклонно и стремительно деградирует. Чтобы не быть голословными, обратимся к объективным цифрам, характеризующим реальное положение отечественной науки в современном мире, разительно отличающееся от тех бодрых заверений, которыми нас время от времени успокаивают наши государственные и академические чиновники.

В 2003 г. Россия произвела всего 2,9% мирового объема научной информации, определяемой общим числом опубликованных научных работ. Сам по себе уже катастрофически низкий, это всего лишь валовой показатель. При оценке же качества производимой нами научной продукции, определяемого в основном уровнем цитирования публикуемых работ, Россия выглядит еще много слабее. Если для ведущих стран мира число цитирований на одну опубликованную работу достигает 4-5, то для отечественных публикаций – всего 1,29. По этому показателю Россия занимает 45-е место, уступая многим развивающимся странам. Даже в некоторых, не требующих дорогостоящих исследований областях гуманитарного знания, цитируются не более 5% публикуемых научных работ.

У нас все еще любят рассуждать об «огромном потенциале ведущих российских ученых» и «сохраняющемся мировом уровне созданных ими научных школ». Но объективные показатели убедительно демонстрируют, что ни экономического, ни, тем более, научного «чуда» на пустом месте не бывает. На сайте http://www.isihighlycited.com Института научной информации США (ISI) представлены более 5600 наиболее цитируемых ученых мира, примерно по 250 человек в 20 основных областях знания. В этом списке всего 5 россиян (менее 0,01%)! Да и то один из них получил мировую «известность» и «Антинобелевскую» премию за то, что несколько лет вписывал свою фамилию в труды всех своих сотрудников, «публикуя» новую работу каждые 3-4 дня.

То есть, объективная оценка состояния сегодняшней российской науки ставит ее в одну группу с такими странами, как Ирландия, Бразилия, Венгрия, Сингапур. И это реальный факт.

Если средняя доля цитированных научных публикаций в мире составляет 55%, а для ведущих стран поднимается до 60%, то для отечественных публикаций этот показатель всего 33,6%. Это значит, что две трети публикуемых у нас научных работ никто в мире не цитирует и, скорее всего, вообще не читает. Мы перестали быть интересными мировой науке. И это вполне естественно. Нищая наука не может создавать знания мирового уровня.

Международные сравнения

Доля России в мировом финансировании научных исследований уже в 2000 г. была лишь чуть выше 1%, где-то между Индией и Бразилией, которые, кстати, в отличие от нас, с тех пор значительно увеличили объем финансирования научных исследований.

По доли затрат на научные исследования и разработки в национальном ВВП (менее 1%) мы в три-четыре раза уступаем ведущим странам мира. Ну а по такому ключевому параметру, как затраты на одного исследователя, нам могут позавидовать разве что наши бывшие коллеги из стран СНГ. Даже в африканских странах этот показатель в несколько раз выше! Понимание определяющей роли науки в современном мире заставляет ведущие страны и мировую общественность уделять ее развитию серьезное внимание. В постиндустриальном мире научная деятельность стала предметом пристального внимания общества, а создание условий для научной деятельности – прямой обязанностью и одной из главных функций современного государства.

Соединенные Штаты, еще в 50-е годы прошлого века осознав роль науки в развитии своей экономики и укреплении лидирующей позиции в мире, приняли в последние десятилетия большой пакет законов и беспрецедентные меры для развития этой сферы. Во всех слоях американского общества, включая промышленников и конгрессменов, сложилось ясное понимание того, что финансирование фундаментальных исследований – прямая обязанность государства. Хотя промышленность вкладывает в научные исследования и разработки вдвое больше средств, чем федеральный бюджет, она финансирует в основном прикладные работы. Причем государственное финансирование научных исследований ведется через несколько десятков (около 40) федеральных министерств и агентств, что вынуждает их остро соперничать между собой за право распределять соответствующую долю бюджетного пирога, выделяемого на эти цели (почти 100 млрд. долл.), постоянно доказывая эффективность расходования отпускаемых им средств.

Ведущие европейские страны, используя богатый американский опыт, так же быстро наращивают свои усилия в совершенствовании организационной структуры и финансировании научных исследований, стремясь объединенными усилиями подтянуться к бесспорному лидеру.

В России же за годы перестройки и последующей стабилизации государство так и не сформировало сколько-нибудь внятной государственной политики в области науки. Слава богу, прекратились разговоры о «самофинансировании науки».

Ни население, ни промышленность

Нашим политикам уже давно пора понять, что в отношении финансирования государством наука ближе всего к армии, так как в отличие от других социально-культурных областей, в том числе образования и культуры, на науку нет и не может быть платежеспособного спроса населения. Более того, как показывает мировой опыт, на фундаментальную науку нет и не может быть спроса со стороны промышленности. Промышленности нужна прикладная наука, а фундаментальная наука во всем мире финансируется из бюджетных средств.

Пока же в России в вялотекущем режиме и в основном на эмоциональном уровне (еще бы! Ведь речь идет о перераспределении огромной недвижимости, все еще остающейся в научной сфере со времен СССР) обсуждают проблему реформирования крайне дорогостоящей и громоздкой иерархической структуры отечественной науки, доставшейся нам в наследство от советского периода, страна рискует потерять не только науку, но и ни много ни мало – статус державы мирового уровня и даже экономическую независимость. В современном мире не может быть экономически независимой страны, не имеющей собственной передовой науки.

Если сейчас во многих ведущих областях у нас уже нет специалистов мирового уровня, то в ближайшие годы в этих областях у нас не будет даже специалистов, способных воспринимать передовые достижения мировой науки! Современная наука – сугубо практическая область, требующая специфических знаний и соответствующих навыков. Ее нельзя освоить «абстрактно», без соответствующего оборудования и постоянного тренинга. Чтобы занять в ней свое место, даже при наличии финансирования нужны поколения исследователей.

Зависимость «научной отдачи» от уровня финансирования имеет сложный нелинейный характер. Если вообще прекратить финансирование науки, то она не исчезнет, так как всегда и во все времена были и будут энтузиасты, которые на свой страх и риск, жертвуя своими силами, здоровьем и даже жизнью, будут стремиться узнать новое о себе и о мире. Так развивалась наука от своего зарождения и до середины прошлого века. При повышении финансирования от нулевого уровня «научная отдача» растет достаточно медленно, так как вначале средства идут на удовлетворение самых насущных потребностей в обеспечении жизненных условий исследователей и самом необходимом оборудовании.

По уровню финансирования научных исследований современная Россия находится где-то в начале этого участка. Поэтому увеличение расходов на науку на 20–30% раз в два-три года (при ежегодном уровне инфляции более 10%), которым с громким барабанным боем, упиваясь собственной щедростью, радуют нас государственные чиновники, с точки зрения развития науки практически бессмысленно. Для того чтобы выйти на тот участок кривой, где начинается действительно быстрый рост «научной отдачи», необходимо увеличение расходов в этой сфере минимум в десять раз!

При дальнейшем увеличении финансирования науки рост «научной отдачи» снова замедляется, так как лимитируется уже другими факторами, прежде всего недостатком талантливых и высококвалифицированных специалистов. Именно этот уровень финансирования достигнут сейчас в США, что и объясняет такое широко известное явление, как «утечка мозгов». Собственный интеллектуальный потенциал американского населения уже не способен обеспечить необходимое число исследователей. Тратя более трети мировых расходов на научные исследования, США вынуждены черпать этот «ресурс» в остальном мире, в том числе и в России, понижая тем самым наши шансы на независимое научно-техническое развитие.

Поскольку даже при самом оптимистичном взгляде на возможность понимания российскими политиками глубины проблемы и последствий их бездействия трудно ожидать необходимого радикального увеличения финансирования научной сферы, проблема рационального реформирования структуры отечественной науки и разработки государственной научной политики приобретает принципиальное значение. Как отмечал известный специалист в области исследования научной деятельности А.И. Яблонский, «научная результативность <…> пропорциональна лишь логарифму от ассигнований, но прямо пропорциональна степени организации науки». Причем необходимо, чтобы такое реформирование опиралось не на чье-то субъективное мнение, а на объективные количественные критерии и оценки «научной отдачи».







Источник: Westholm G., Tchatchoua B., Tindemans P. Measuring progress towards knowledge societies. A World of Science. 2004. v.2. No.1.

Об авторе: Владимир Сергеевич Арутюнов – доктор химических наук, заведующий лабораторией Института химической физики им. Н.Н. Семенова РАН, профессор кафедры газохимии РГУ нефти и газа им. И.М. Губкина.

Опубликовано в Независимой Газете от 27.12.2006