Россия будет прирастать высокими технологиями

Уже не в первый раз нам приходится слышать, что перспективы развития российской экономики – да и страны в целом – лежат в основном в создании высокотехнологичных производств. Это и неудивительно – ведь при всем богатстве наших недр добываемые из них сырьевые ресурсы являются не просто конечными, но и, увы, невозобновимыми.

При этом «высокие технологии» – это не только очередная «силиконовая долина» или ВПК. Огромный рыночный потенциал, подкрепленный пока еще сохранившимися в России интеллектуальными возможностями, кроется в развитии биотехнологической отрасли.

Наш собеседник – генеральный директор ОАО «Биохимммаш» Андрей Германович Мошкин.

– Андрей Германович, чем, на ваш взгляд, сегодня продиктован такой интерес к биотехнологиям?

– Дело в том, что практически все разработки в области биотехнологий так или иначе связаны со здоровьем человека или окружающей среды. Здоровьем в самом широком смысле слова. Это очень емкое понятие, и потому объем осваиваемых средств в этой сфере фактически неограничен. Более того, он постоянно растет.

Вообще существует достаточно распространенное мнение, что в XXI веке из всех направлений развития человеческих знаний по-настоящему будут востребованы только две: биотехнологии и развлечения. Причем юмор в этой точке зрения весьма относительный. На самом деле, если рассматривать биотехнологии как отрасль знаний, то она действительно представляет собой уникальное сочетание научных исследований, разработок и производства – а также, что немаловажно, большой бизнес. Наверное, это вообще единственная отрасль с такими характеристиками.

С другой стороны, биотехнологии представляют собой наиболее актуальное направление с точки зрения обеспечения физической выживаемости человечества в обозримой перспективе. Ведь экологическая ситуация постоянно ухудшается, и человек просто не успевает к этому приспосабливаться. Поэтому от того, что мы едим, чем дышим, что защищаем растения и животных, напрямую зависит наше будущее как биологического вида. С этой точки зрения определенным противопоставлением для биотехнологии является химия. Она, в принципе, может решать многие схожие задачи в ряде областей. Но разница в том, что люди инстинктивно испытывают недоверие к продуктам, созданным искусственным путем, с применением химического синтеза. Поэтому вполне обоснованно считается, что применительно к здоровью человека биотехнологические и микробиологических продукты и технологии являются более естественными и менее вредными, чем те, что изготовлены в результате химического синтеза.

Простой пример: защита растений от вредителей или заболеваний. При обработке урожая химическими реагентами последние смываются в почву, где могут находиться (и накапливаться) годами. А защитные вещества, созданные на основе микроорганизмов, фактически прекращают свое существование сразу после завершения «рабочего цикла», при этом не оставляя после себя никаких вредных продуктов распада. То есть и с экологической, и с потребительской (а значит – и коммерческой) точек зрения такие методы гораздо предпочтительнее.

– Каковы наиболее перспективные направления биотехнологической отрасли на ближайшую перспективу?

– Сегодня уже ясно, что биотехнологиям только предстоит достигнуть тех фантастических, качественных результатов, которые уже пройдены в электронике и в IT-технологиях. Иными словами, там основные фундаментальные открытия, способные определить вектор развития этих отраслей на ближайшие десятилетия, уже были совершены в 90-х годах прошлого века, и теперь их результаты только совершенствуются. А в БТ все это еще впереди.

Например, несколько лет назад были сделаны открытия, не доведенные до массового или промышленного использования. Возьмем такое направление, как культивирование собственных органов человека. Очевидно, что это будет настоящим прорывом не только в области лечения многих тяжелейших заболеваний, но и реальным шагом в продлении жизни людей. Сегодня при проблемах с теми или иным органом его, грубо говоря, или отрезают, или протезируют. В крайнем случае, если это возможно, заменяют донорским. А представьте, если бы было возможным вырастить из здоровых собственных клеток ту же печень или почку?.. Это же действительно революционная технология, позволяющая улучшить качество жизни человека, продлить его продуктивный возраст и тем самым, самым положительным образом сказаться на перспективах человечества в целом.

Есть и еще один аспект, касающийся решения экологических проблем. Если говорить образно, то биотехнологический подход позволяет добиться естественного обмена веществ с природой. Сегодня мы добываем минеральные ископаемые – нефть, руду, газ, потом делаем из них синтетические продукты, которыми захламляем собственную планету. Прекратить это делать можно будет только с помощью биотехнологий.

Уже идут разработки по созданию биоразлагаемой бумаги, пластика, создания новых экологичных видов топлива. В перспективе нужно будет построить замкнутую экологическую и энергетическую систему, в рамках которой наша планета и человечество будет не выделять вовне энергию, а потреблять ее от Солнца.

– Как можно оценить потенциал биотехнологической отрасли в России?

– В нашей стране проблемы с ее развитием вызваны недостаточной информированностью общества и бизнеса о возможностях биотехнлогий. С одной стороны, мы слишком бедны, чтобы платить за hi-tech, с другой – у нас есть проекты гораздо более ясные, понятные и доходные для бизнеса (тот же экспорт нефти), поэтому в такую малопонятную и высокотехнологичную отрасль, как биотехнологии, большой бизнес не стремится.

Интерес общества к этой проблеме пока не пробудился и у общества и государства в целом.

Дело ведь тут даже не столько в вопросах финансирования. Это гораздо сложнее, и для этого нужны именно политические инициативы, позиция руководства страны. Если мы считаем, что высокими технологиями надо заниматься, то от слов «надо заниматься» до фактического «занятия» существует определенный путь, и пока его не пройдешь – ничего не изменится. Пока же это настроение только зреет в обществе.

Я с некоторым удивлением недавно познакомился с одним опросом общественного мнения, который провела газета «Ведомости» на тему «Куда вложить средства бюджетного инвестиционного фонда?». 34 % опрошенных посчитали, что средства нужно направить на развитие высоких технологий, 27 % – в инфраструктуру, 20 – в социальную сферу. Только потом идет сельское хозяйство и все остальное… То есть люди даже на бытовом уровне понимают, что сначала надо развивать хай-тек, потом – дороги, и в последнюю очередь тратить деньги на «проедание».

– Что, по-вашему, надо делать для развития этой отрасли?

– А чтобы заниматься биотехнологиями и хай-теком вообще, надо, безусловно, иметь соответствующую программу. Для этого надо поставить цель, на ее основе определить стратегию и сформулировать перечень задач. Пока что в России нет такой стратегии по развитию биотехнологической промышленности, и нет задач, про которые все бы знали, что их надо выполнять. Все ограничивается только декларациями о том, что, мол, нефти у нас много, но рано или поздно она кончится, и неплохо бы по этому поводу что-то предпринять. Однако никто не занимается привлечением в науку молодых ученых, никто не создает научные центры. Финансирование науки идет «в общем» – например, выделяются средства на работу Академии наук В мире же основной упор сделан на гранты – то есть ученые работают над решением конкретных прикладных задач. При таком подходе некий пул ученых, правительственных чиновников и инвесторов решает, что наиболее перспективным является определенное направление (например, нанотехнологии), и начинает финансировать и продвигать именно его. У нас же такого перечня приоритетов нет, и разработкой его никто не занимается.

– А кто должен этим заняться?

– В 90-е годы создавались разные ассоциации, союзы и т.п. Есть Союз предприятий биотехнологической промышленности, Российское общество биотехнологов. Каждая из этих организаций может заниматься законодательными инициативами. Несколько лет назад было создано и Некоммерческое партнерство «ТЭМП», которое объединяет десятки институтов, производителей и других организаций, работающих в этой сфере.

Мы сегодня активно работаем в рамках НП «ТЭМП» над коммерциализацией имеющихся научных разработок, и по выработке стратегии развития самого «Биохиммаша» и ТЭМПа. Это задача локальная по сравнению с поднятием биотехнологической отрасли в целом, но ее решение зависит уже от нас, и потому оно – более реально. Сегодня мы работаем над созданием Центра коммерциализации биотехнологий, подали соответствующую заявку на финансирование московским властям и в соответствующие европейские структуры. Мы также являемся учредителями конференции «Биотехнология и бизнес».

К слову, особенность «Биохиммаша» еще и в том, что это одна из немногих организаций, которая занимается именно промышленной биотехнологией. То есть из лабораторных разработок, коих достаточно много, мы создаем промышленные технологии производства того или иного продукта.

Поэтому вопросы бизнеса нас касаются напрямую. И мы от чистой науки и исследований «вообще» стараемся отходить. Нам нужно только такие разработки, которые имеют конкретный практический результат, могут быть востребованы, и есть люди и организации, для которых это нужно как продукт.

– Каково соотношение между разрабатываемыми нашими учеными темами и их практическим внедрением в производство?

– Исходя из нашего внедренческого опыта, таких разработок – считанные проценты от общего количества. Возможно, 5-6 %. Причин тут несколько. С одной стороны, наши ученые зачастую не считают, что они должны в своих изысканиях ориентироваться на потребности конкретного заказчика или потребителя. И это, на мой взгляд, в корне неправильный подход. Если общество даже и должно финансировать фундаментальную науку, то все равно имеет право в итоге знать, для чего оно это делает и к каким результатам это приведет. Не думаю, что рядовой налогоплательщик согласился бы платить неким людям только за то, что они вообще что-то там исследуют – он должен понимать, какой практически применимый результат будет в итоге достигнут. Пусть не сейчас, а через 5-10 или 100 лет – но все равно…

Сегодня же, к сожалению, производители не идут к разработчикам. Если у первых и есть свои заводские лаборатории, то решают свои технологические задачи силами этих подразделений, а не в профильных институтах. Наверное, это возможно потому, что потенциал разработок, сделанных еще в СССР, до конца не исчерпан. Но он стремительно исчерпывается. Пока еще и заводы, и НИИ не прижала внешняя конъюнктура до такой степени, чтобы они начали движение навстречу друг другу. Хотя те же фармзаводы жалуются, что находятся в зависимости от субстанций индийского и китайского производства, за новыми разработками в институты они при этом не идут. В лучшем случае ставится задача по отдельному улучшению элементов технологии – уменьшению количества брака, уменьшению расходов и т.п. А ничего принципиально нового разработчикам не предлагается. И это наша общая беда.

Речи же о создании действительно оригинальных продуктов или препаратов попросту не идет. Известно, что в мире создание нового препарата стоит от 200-300 млн до 1 млрд долларов. Это деньги настолько для наших исследовательских структур фантастические, что я даже теоретически не вижу в обозримом будущем источников для подобного объема финансирования.

– То есть проблема в пресловутом «отсутствии средств»?

– Даже если оставить в стороне вопрос с миллионами долларов, значительная часть проблемы обусловлена тем, что у заводов нет интереса к сотрудничеству с НИИ, а у большинства институтов реально нет ничего действительно ценного. И эти институты надо использовать не как «архив технологий», а как место, где собраны относительно компетентные специалисты и где пока еще сохранилось кое-какое оборудование. Ученые должны решать поставленные им заказчиками задачи, а не думать над тем, как приспособить сохранившиеся у них наработки.

Как мне кажется, сегодня жизненно необходимо не просто поднимать вопрос о поддержке биотехнологической промышленности или науки, но ставить конкретные задачи. Скажем, говорить о необходимости через какое-то время добиться решения проблемы создания тех же искусственных органов на основе клеточных технологий. И тогда такая постановка вопросы будет гораздо ближе и понятнее и государственным структурам, и инвесторам, и тем же ученым, которые перестанут думать о «поддержании штанов», а займутся реальным делом. Важным, национальным делом…

– Каковы примерные объемы этого рынка в мире и в России?

– В мире его оценивают в 150-200 млрд долл. В России это от 1 до 1.6 млрд долл. При этом до 60 % мирового биотехнологического сектора приходится на фармацевтику. По оценке компании Еrnst&Young, рынок биотехнологий растет на 25-30 % в год, то есть значительно быстрее фармрынка (10-12 %). Это говорит о том, что и в дальнейшем рыночная доля биотехнологий будет расти опережающими темпами. Причем, что интересно, по масштабам производственных мощностей, и вообще по физическим параметрам БТ компании значительно меньше, чем фармацевтические гиганты. Это тоже весьма показательно.

Еще как пример можно привести имеющийся у нас проект новой схемы производства с использованием биотехнологий уже известного онкологического препарата. Рынок его только в России порядка 10 млн. долл. в год, а в мире – 3-5 млрд. долл. Затраты на разработку – примерно 400 000 долл. Вот такой баланс…

Конечно, нужно понимать, что мы говорим о венчурном бизнесе, в котором нельзя ориентироваться только на 1 проект. Нужно выбирать несколько направлений, и при этом успех одного проекта может вполне компенсировать затраты на все остальные…

Записал Павел Романов

Интернет-журнал «Коммерческая биотехнология» http://www.cbio.ru/